Попал как кур во щи или в ощип, значение
rss

Twitter Delicious Facebook Digg Stumbleupon Favorites

Куда же попал кур?

Куда же попал кур?



Иной хват Всякому делу рад, А возьмется,
Как кур во щи попадется.
Новые русские поговорки и присказки. М., 1853

Популяризация науки о языке— дело не простое. Ведь язык нам дан, как говорится, от рождения, а значит, каждый, кто им пользуется, имеет право считать себя его знатоком. Отсюда частые споры о том, «правильно ли мы говорим?». У каждого человека, естественно, накапливается запас каких-либо прочных языковых ассоциаций, словесных сопряжений, от которых обычно и отталкиваются спорящие. При этом «правильность» нередко понимается излишне прямолинейно — как точное следование этимологии, т. е. первоначальной форме и значению слова или выражения.

Популяризация науки о языке— дело не простое. Ведь язык нам дан, как говорится, от рождения, а значит, каждый, кто им пользуется, имеет право считать себя его знатоком. Отсюда частые споры о том, «правильно ли мы говорим?». У каждого человека, естественно, накапливается запас каких-либо прочных языковых ассоциаций, словесных сопряжений, от которых обычно и отталкиваются спорящие. При этом «правильность» нередко понимается излишне прямолинейно — как точное следование этимологии, т. е. первоначальной форме и значению слова или выражения.

На поверку, однако, «правильность» речи далеко не всегда может, более того—и не должна выводиться из научно обоснованного этимологического анализа. Язык, как и все вокруг, непрестанно развивается, и первоначальные формы и значения его единиц могут измениться до неузнаваемости. При этом измененная форма становится иногда настолько привычной, что нет нужды, обнаружив неверность того или иного этимологического толкования, корректировать его на «правильность». Привычное, устоявшееся, ставшее стандартным благодаря регулярной «обкатке» многократным повторением в речи,ы вполне может квалифицироваться как правильное. Особенно если речь идет о спорных случаях, которых в каждом языке немало.


Яркий народный оборот попал как кур вощи — типичное тому подтверждение. О нем спорят уже давно, непременно связывая историю злополучного кура с правописанием. Ленинградский писатель Б. Н. Тимофеев в книге «Правильно ли мы говорим?» считает такую форму оборота ошибкой на том основании, что из KýpOB (т. е. петухов, ибо именно такое значение имеет это древнее русское слово) щей не варят. А раз так, то нынешнее восприятие этой поговорки—лишь искажение исконно «правильного» попал, как кур в ощип, т. е. «в ощипывание» его перьев. «Эту пословицу, — категорически подчеркивает писатель,—не опровергнуть ни ссылкой на словари (пословица древнее!), ни утверждением, что кому-то когда-то довелось есть щи из курицы...» (Тимофеев 1963,267).


Многие ревнители правильности русской речи доверчиво подхватили это утверждение и, популяризируя его, советуют писать не попал как кур во щи, а попал как кур в ощип (Калинин 1965, 24; Ковалевская 1968, 18-19; Вартаньян 1973, 111; Шанский 1985, 108; Фомина, Бакина 1985, 26).


Что ж, пословицу, а точнее, поговорку опровергнуть действительно нельзя. А вот категорическое утверждение Б. Н. Тимофеева о ее якобы единственно «правильном» варианте — можно. И не только потому, что щи с петушиным мясом хоть и редко, а на Руси все-таки варились, но и потому, что такому утверждению противоречит диалектика и логика русской народной речи.


Сведения о щах с куром легко почерпнуть уже из древних кулинарных руководств. Так, в «Росписи царским кушаньям» 1610 г. найдем такое блюдо, как куря во штяхъ. Куря, правда, не совсем петух: это, скорее, курица или цыпленок, но, пожалуй, на вкусовых качествах «штей» половые и возрастные признаки куриного рода не слишком отражаются. Многие лингвисты, писатели, этнографы убеждают нас фактами, что «куроварение» со щами прежде в России было весьма распространено (Редников 1883, 185; Раковский 1962,166; Этерлей 1969,85; Молотков 1971,86-92; Гвоздарев 1982, 57-59). Объясняется даже причина—чисто экономическая—забивания петухов, а не кур или какой-либо скотины: крестьяне летом предпочитают сохранять своих домашних животных, а если уж и режут кого-либо на мясо, то именно петухов, ибо польза хозяйству от них самая малая (Опыт, 63).


Иные сторонники расшифровки нашего оборота как попадания кура именно вощи не настаивают на типичности и распространенности этого крестьянского блюда в мясном варианте, а признают, что щи раньше обозначали преимущественно постную, вегетарианскую пищу. Это, однако, ни в коем случае не исключает возможности попадания кура во щи: просто это было для петуха не совсем обычным, что и породило иронический смысл поговорки (Ильинский 1915, 307; Иванова 1976, 87-94). О такой же интерпретации ярко пишет профессор В. В. Колесов: «Когда создавалась поговорка, еще знали, что никакого мяса "во штях" не бывает, поэтому упоминание о незадачливом куре, который исхитрился попасть во щи, имело особый смысл, как и полагается ехидной поговорке. Попасть в овощную похлебку—это нужно суметь!» (Колесов 1988, 79).


Для объективного этимологического анализа фактов языка, конечно, важно: реальны ли деревенские щи с куром или существовало ли действительно слово ощип 'ощипывание', которого теперь нет ни в одном русском словаре, но на которое упорно ссылаются сторонники соответствующей версии. Но еще более важны при таком анализе строгие языковые закономерности, основанные, как и все закономерности, на повторяемости, аналогичности, моделируемос-ти фактов.


И при таком подходе оказывается, что образ попавшего в «ощипывание» петуха намного более индивидуален, чем образ щей с курятиной. Эта индивидуальность особенно бросается в глаза на фоне множества русских народных оборотов подобного типа, где речь идет о безвыходном положении: попасться как мышь в мышеловку, попался как сорокопуд в цапки (т. е. ловушку), попал как сом в вершу (т. е. плетеную рыболовную снасть), попался как мышь в короб и т. д. Эта же смысловая модель характерна и для других языков, где «попасть в капкан», «попасть в сети», «попасть в яму» стали символами крайне бедственной и опасной ситуации.


Возможно, и наш оборот — также не исключение из этой продуктивной модели. Оказывается, в народной русской речи щип> или щап, обозначал прежде именно своеобразную ловушку для птицы. Она представляла собой расщепленную палочку с распоркой, наступив на которую, птица попадала в зажим или, как говорили, в щомы. Словарь В. И. Даля, кстати, определяет значение оборота попасть в щап примерно так же, как и поговорку о куре, — «в тесноту, в щомы, в беду». Трудность такого объяснения, правда, в том, что логика попадания домашнего петуха в лесную ловушку для птиц, как критически верно подмечает В. В. Колесов, в самом деле похрамывает. Нельзя, однако, забывать, что словом кур называли прежде не только домашнего петуха, но и тетерева (ср. куропатка — того же корня), а это позволяет расшифровать нашу поговорку как 'попал как тетерев в ловушку'


Первоначальные форма и образ оборота, следовательно, как будто найдены и обоснованы языковой логикой. Можно ли их, однако, считать единственно «правильными»?


Именно «правильного», единственно верного этимологического ответа продолжают требовать от нас читатели. После публикации своих книг и этимологических заметок я получил немало писем с просьбой поставить точку над і в истории злополучного кура во щах. Или — в ощипе. Или — в ощипывании.


Одно из писем—от моего активного корреспондента из города Красноармейска Донецкой области Дмитрия Демьяновича Доверова:



«В русской фразеологии есть немало загадок. Одна из них выделяется, стоит особняком, привлекает внимание. Ее замечают, высказывают мнения, предположения, догадки. Но проходят годы, десятилетия, даже столетия, а загадка остается загадкой. Будто огромная глыба, которую не сдвинешь, или орешек неодолимой крепости. Так что же это за феномен такой недоступный? Речь идет о противоречивом, запутанном-перепутанном, двуликом фразеологическом обороте "Кур в ощип" — "Кур во щи"

Вижу ироническую улыбку скептика, слышу его слова: опять "кур", сколько уж писано и говорено об этом злополучном куре, а воз и ныне там. Согласимся, воз и ныне там, и кур там. Что же мешает куру обрести свойственную ему форму, первородное содержание и подобающее место занять в русской фразеологии? Во-первых, затеряна в пыли веков, покрыта мраком этимология фразеологизма. Во-вторых, традиция, — мы привыкли к сложившемуся положению, к ходу вещей. И, как это часто случается, взгляды оказываются разными. Одни уверовали в форму "кур в ощип", другие предпочитают "кур во щи". В числе тех и других — писатели, публицисты, журналисты.

Вижу ироническую улыбку скептика, слышу его слова: опять "кур", сколько уж писано и говорено об этом злополучном куре, а воз и ныне там. Согласимся, воз и ныне там, и кур там. Что же мешает куру обрести свойственную ему форму, первородное содержание и подобающее место занять в русской фразеологии? Во-первых, затеряна в пыли веков, покрыта мраком этимология фразеологизма. Во-вторых, традиция, — мы привыкли к сложившемуся положению, к ходу вещей. И, как это часто случается, взгляды оказываются разными. Одни уверовали в форму "кур в ощип", другие предпочитают "кур во щи". В числе тех и других — писатели, публицисты, журналисты.

Итак, разнобой продолжается. Думаю, науке и читателям это небезразлично.


Что же нужно, чтобы раз и навсегда решить проблему кура, разгадать эту злополучную загадку? Нужно немногое: простая логика и объективное мышление, суждение. Практически же надо проанализировать, разобрать по косточкам три основных вопроса, найти на них ответы:


1. Значение фразеологизма—мнимое или подлинное.


2. Что такое "ощип"? Почему это слово стало компонентом формы "Кур в ощип"?


3. Как образовались и совместились две формы, далекие по смыслу одна от другой, — "Кур в ощип" и "Кур во щи"? Почему они употребляются параллельно?


Несомненно, у специалистов и у любителей слова возникнут и другие вопросы, их надо предвидеть, продумать и подготовить ответы точные и ясные. Словом, фразеологизм и его герой Кур должны быть очищены от всего наносного, предстать перед людьми в чистом виде и значении, в первозданной форме. История с куром—это интереснейшее, неповторимое явление в русской фразеологии, широкое поле для исследования, богатый материал для творческого мышления».


Спустя некоторое время я получил от Дмитрия Демьяновича еще одно письмо. В нем поэтически воспроизводится итог многолетних разысканий и размышлений о нашей поговорке:



«Как идут мои дела с "куром"? Думаю, Вам небезынтересно узнать. Осмелюсь сказать: подошли к концу. Поверьте, "эпопея" моя с куром длилась более 15-ти лет. Это немало, да еще на склоне лет. Нелегко приходилось—труд муравьиный: поиск материалов в море книг и периодики, наблюдения, сопоставления, размышления, сомнения. Были тупики, разочарования, тяжелые думы. Не раз даже бросить пытался эту затею. Но кур не отставал, по зернышку клевал мои мозги, не давал покоя. Самым трудным делом — была разгадка слова "ощип" В словарях его нет, даже в 17-томном. В Словаре В. И. Даля оно есть, но толкуется, увы, вне всякой связи с оборотом "Кур в ощип". Слово "ощип" в данной ситуации несет специфическую функцию, присущую только этому обороту. Житейский случай, тонкие наблюдения сельского старичка помогли мне заглянуть в суть слова "ощип" и его связи с оборотом "Курв ощип"

Картина мне ясна. Перед глазами стоит величавый красавец кур. Скажу прямо: не зря отдал ему кусочек жизни, провел с ним немало времени. Что же дальше? Систематизировать материал, отделить важное от малозначительного, определить форму — и писать. Писать: легко сказать! И вот какая закавыка, какая трудность: исследовать люблю, а писанины не терплю. Пишу медленно, со скрипом, но пищу. Пока что готова (вчерне) тодькопервая страница, посылаю 1 экземпляр на Ваш суд. Всех машинописных страниц будет примерно 15. Когда с ними справлюсь, когда отстукаю последнюю — один аллах знает. Хочется написать хорошим слогом, сжато и ясно, так, чтобы поняли и академик, и старушка-хуторянка. И главное, убедительно. Мечты, мечты...»

Картина мне ясна. Перед глазами стоит величавый красавец кур. Скажу прямо: не зря отдал ему кусочек жизни, провел с ним немало времени. Что же дальше? Систематизировать материал, отделить важное от малозначительного, определить форму — и писать. Писать: легко сказать! И вот какая закавыка, какая трудность: исследовать люблю, а писанины не терплю. Пишу медленно, со скрипом, но пищу. Пока что готова (вчерне) тодькопервая страница, посылаю 1 экземпляр на Ваш суд. Всех машинописных страниц будет примерно 15. Когда с ними справлюсь, когда отстукаю последнюю — один аллах знает. Хочется написать хорошим слогом, сжато и ясно, так, чтобы поняли и академик, и старушка-хуторянка. И главное, убедительно. Мечты, мечты...»

Д. Д. Доверов, к сожалению, пока не завершил своего многолетнего труда. На первой страничке своего очерка он лишь изложил некоторые, уже известные нам, взгляды своих предшественников. Но я все еще продолжаю ждать его версии о «величавом красавце куре». И искренне желаю ему успеха.


Признаюсь честно: одно время мне казалось, что загадка кура мною решена окончательно. Кур — это лесной тетерев, попавший в приготовленную для него ловушку. В спорах со своими коллегами и учениками, однако, полная уверенность в этой версии тоже поколебалась.


Колеблет (или, как говорят сейчас студенты, «заколебал») ее тот бесспорный факт, что сравнение о куре известно русскому литературному языку уже с XVII — XVIII вв. и с самого начала его отражения в письменной форме оно писалось именно так: попал как кур во щи, а не в ощип. У В. В. Капниста (1758-1823) один из героев говорит: «Я в подозрение как во щи кур попал». Этой же орфографической традиции следовали и следуют многие наши писатели и публицисты:



«Шел он, шел, да и напоролся сам на свою беду, и попал, как кур во щи; так-таки и взяли черкесы живьем руками — на ловца и зверь бежит, а он сам, сердечный, на них и набежал» (В. Даль. Где потеряешь, не знаешь); «Я не обижаюсь и... и не твое дело. Нет, это... Это даже смешно. Я попал, как кур во щи, и я же оказываюсь виноватым!» (А. Чехов. Житейская мелочь);
«Б е к л е ш о в : Коли я не возьму тебя в руки, ты попадешься как кур во щи» (Л. Толстой. Зараженное семейство);
«Вот это бдительность! Вот это я люблю! Попался, товарищ Хиж-няк? Попался как кур во щи!» (М. Шолохов. Поднятая целина); «Малыгин утешался только тем, какого дурака свалял Еграшка модник, попавший как кур во щи» (Д. Мамин-Сибиряк. Хлеб).

Есть, кроме того, все основания подозревать, что именно «ложный» образ петуха во щах, навеянный этой старой поговоркой, стал сюжетной основой известной басни И. А. Крылова о вороне, попавшей в суп французам, равно как и сатирических рисунков на тему «вороньего супа», популярных во времена наполеоновского нашествия (см. очерк «За что ворона попала в суп?»). Ведь во французском языке ничего похожего на наше выражение мы не найдем.


Один из главных поводов для сомнения в «ловушечном» варианте — наличие целой серии диалектных выражений именно о петухе, попадающем в какое-либо месиво или плетиво, и о различных живых существах (от петуха до мухи и таракана), попадающих в кипяток или какую-либо похлебку.


Вот несколько оборотов первого рода: новг. запутался как петух в коноплях (в пакле); пол. wplątał się jak kokosz w zgrzebie; болг. обьрквам се (объркам се) като пате в решето, заплел се кото петел в калчище; с.-х. заплео се као пиле у кучине. Ср. также лит. kaip višta


І pakulas 'как курица в паклю (попал)'; латыш, sapinies ká vista pakulâs 'запутался как курица в пакле'; вепс, kadoi kana kapkehe 'запутался как курица в кудели' и фр. être comme un coq en pâte 'быть как петух в тесте'.


Эти обороты показывают, что и нашим куром во щах мог быть все-таки не лесной тетерев, а обычный домашний петух. Непонятно, правда, как он тогда попал в ловушку для диких птиц. Попасть в паклю, кудель или в тесто — гораздо более для него оправданно.


Вторая группа выражений дает и достаточно большую «пищевую» модель попадания кура: яросл. втрепался как кур во щи; ирк. попасть как таракан в борщ; новг. попал как гусь в кашу; укр. впав в біду як курка в борщ, впав як курка у сирбавку, впав як котя в борщ, попав як ворона в юшку, улізти як півень в юшку, попасти як муха в окріп (т. е. кипяток), заліз як муха в патоку (в сметану), прилип як муха до смоли и т. п. В пользу такого же толкования говорят и свободные сочетания, не получившие переосмысления, и шутливые пословицы: Таракан во щи втрепался; Дичь во щах, а все тараканы; Волк попал в капкан, муха вощи; И гуся на свадьбу тащат, да вощи.


Для научной аргументации верности той или иной версии, как мы уже неоднократно видели, эффективной является структурно-семантическая модель и обилие вариантов того или иного выражения. В случае с куром во щах она, эта модель, однако, не одна. Получается своеобразное скрещение двух моделей: «попал + птица + в ловушку = попал в беду» и «попал + птица + в жидкое и горячее блюдо = попал в беду».


Какая из них для нашего выражения исходна—трудно судить. Объединяет их, правда, сама идея ловушки, какого-то опасного пространства, куда попадает наш кур. Вот почему можно предположить, что «ловушечная» модель как более активная и универсальная все-таки предшествовала «пищевой» как более конкретной и узкой по распространению.


В любом же случае — то, что писателем Б. Тимофеевым выдавалось за единственно правильное, становится абсолютно неверным. Ни о каком «ощипывании» нашего кура речи быть не может.


Следовательно, «неправильное» давно уже — и совершенно оправданно — обрело в русском литературном языке статус правильного и продолжает жить своей собственной жизнью, как бы его ни истолковывали историки языка. Живет, несмотря на то, что некоторые авторы и редакторы, поверив в «правильность» толкования Б. H. Тимофеева, поспешили скорректировать напиг сание этого оборота. Так, в очерке М. Блок «Жила-была школа», помещенном в «Ленинградской правде» 20 апреля 1972 г., он приводился именно в новой редакции:


«Осенью 1969 года директором назначили Людмилу Ивановну Ткаченко. Вот при ней-то в составе учителей и произошли резкие изменения, большая группа не смогла сработаться с новым директором. Но, может быть, человек, как кур в ощип, попал в окружение склочников, которые покинули школу из личных, корыстных соображений? О, нет. Это учителя по призванию...»


К сожалению, подобная «кодификация» коснулась и некоторых весьма солидных фольклорных публикаций. В последнем сводном сборнике русских народных пословиц и поговорок под редакцией В. П. Аникина, например, наш оборот выведен именно в форме Попал, как кур в ощип (РПП, 260). Выведен, хотя такой формы до появления книги ленинградского писателя о «правильном» написании поговорки не зафиксировал ни один фольклорист. Так стремление к правильности может привести к неправильности.


Такие «коррективы», однако, уже не могут изменить традиции. Не случайно все наши авторитетные словари, включая и новейший Малый академический, узаконивают именно традиционную форму — попал, как кур во щи. Она действительно отражает широко распространенное — пусть и несколько «осовремененное», но вполне «правильное»—восприятие этой древней народной поговорки.


« Какой у кого бзик?
» Что подносят на блюдечке с голубой каемочкой?