С какого гуся вода?

С какого гуся вода?

Видно, тебе, мой батюшка, все как с гуся вода; иной бы с горя исчах, а тебя еще разнесло.
И. С Тургенев. Дворянское гнездо

В живой русской речи бытует немало пословиц, поговорок и загадок о гусе. В сущности, они являются полной и яркой характеристикой этой птицы, имевшей большое хозяйственное значение для крестьянина. Гусь, согласно такой языковой характеристике, криклив, раздражителен и заносчив: Гусь да баба - торг, два гуся, две бабы - ярмарка; гусей дразнить "раздражать кого-либо без надобности'; напал как гусь на мякину; друзей, как гусей около мякины; Гусь свинье не товарищ; Летит гусь на святую Русь - о Наполеоне; И большому гусю не высидеть теленка; Одним гусем поля не вы-топчешь. Известна также эта птаца и своими зябкими красными лапками (Спросили бы у гуся, не зябнут ли ноги; гусиные лапки "покрасневшие от мороза ноги') или гусиной кожей, которая у человека появляется от озноба или от страха. Гусь вошел в русскую и славянскую фразеологию и своей «неколлективной, очередной» манерой ходить - хождением гуськом или (народное) гусем. Гусями в русских говорах называют цыпки на ногах, а Гусиной дорогой - Млечный путь, по направлению которого гуси улетают и прилетают осенью и весной.

Наиболее точное представление о внешности гуся, пожалуй, дано в загадках. Вот несколько из них:

Красные лапки, длинная шея,
Щиплет за пятки, беги без оглядки.
На одной ноге стоит, рожком воду пьет.
Белый, как снег,
Надутый, как мех,
Лопатами ходит, а рогами ест.
Белы хоромы, красны подпоры.

Основная черта характера русского гуся, судя по пословицам и поговоркам, - хитрость, изворотливость и - «непрошибаемосгь». Это особенно примечательно на фоне фразеологии других славянских и европейских языков, где гусь и гусыня являются прежде всего символами глупости. Вспомним хотя бы, что гоголевский Иван Никифорович именно потому назвал Ивана Ивановича гусаком, что по-украински это - метафора со значением 'дураку 'глупец'. Правда, в русской литературе можно найти и другие сравнения, где гусь является мерилом глупости: например, в рассказе Чехова «Скверная история» юноша «со страстными грузинскими глазами» Ногтев - «малый добрый, но глупый, как гусь». О гусиной глупости напоминает и диалектное выражение гусиная память - такая же плохая, как куриная или индюшья. И все же ассоциаций гуся с глупостью в русском языке второстепенна. На первое месте выступает именно хитрость и изворотливость: Гусь лапчатый! Хорош гусь! Каков гусь! Ну и гусь! - обычные для русских неодобрительные и иронические характеристики пронырливых обманщиков и проходимцев.

Основная черта характера русского гуся, судя по пословицам и поговоркам, - хитрость, изворотливость и - «непрошибаемосгь». Это особенно примечательно на фоне фразеологии других славянских и европейских языков, где гусь и гусыня являются прежде всего символами глупости. Вспомним хотя бы, что гоголевский Иван Никифорович именно потому назвал Ивана Ивановича гусаком, что по-украински это - метафора со значением 'дураку 'глупец'. Правда, в русской литературе можно найти и другие сравнения, где гусь является мерилом глупости: например, в рассказе Чехова «Скверная история» юноша «со страстными грузинскими глазами» Ногтев - «малый добрый, но глупый, как гусь». О гусиной глупости напоминает и диалектное выражение гусиная память - такая же плохая, как куриная или индюшья. И все же ассоциаций гуся с глупостью в русском языке второстепенна. На первое месте выступает именно хитрость и изворотливость: Гусь лапчатый! Хорош гусь! Каков гусь! Ну и гусь! - обычные для русских неодобрительные и иронические характеристики пронырливых обманщиков и проходимцев.

Закрепление в русском языке именно таких ассоциаций во многом связано с историей фразеологизма как с гуся вода, употребляющегося обычно в высказываниях о людях, которым все нипочем:

«Вышел себе - ему и горя мало, с него все это так, как с гуся вода!» (Н. Гоголь. Женитьба); «Катя чаще спотыкалась, сдержанно вздыхала. А Мишке хоть бы что, как с гуся вода, - шел бы и шел с винтовкой за плечами тысячу верст» (А. Н. Толстой. Восемнадцатый год); «У Ефросиньи было удивительное качество: для нее все беды и неприятности были "трын-трава" и стекали с нее, как с гуся вода» (Г. Николаева. Жатва).

Это выражение принято считать осколком русского народного знахарского заговора. Так, Б. А. Ларин в «Очерках по фразеологии» (1956), описывая превращение пословиц в поговорки, приводит и оборот как с гуся вода как типичный пример такого превращения: «старая формула (этого оборота. - В. М.) была значительно конкретней и не допускала такого широкого и вольного применения: "Што с гуся вода - небыльные слова"» (Ларин 1977, 142). Еще более определенно эту идею выразил А. И. Федоров: «...старорусская пословица "как с гуся вода, небывалые слова" имела узкое применение, когда речь шла о лживой молве, клевете, навете. Ее превращение во фразеологизм как с гуся вода в результате эллипсиса придало обороту расширенный смысл: случившееся легко, быстро забывается; все нипочем» (Федоров 1973,14).

Это выражение принято считать осколком русского народного знахарского заговора. Так, Б. А. Ларин в «Очерках по фразеологии» (1956), описывая превращение пословиц в поговорки, приводит и оборот как с гуся вода как типичный пример такого превращения: «старая формула (этого оборота. - В. М.) была значительно конкретней и не допускала такого широкого и вольного применения: "Што с гуся вода - небыльные слова"» (Ларин 1977, 142). Еще более определенно эту идею выразил А. И. Федоров: «...старорусская пословица "как с гуся вода, небывалые слова" имела узкое применение, когда речь шла о лживой молве, клевете, навете. Ее превращение во фразеологизм как с гуся вода в результате эллипсиса придало обороту расширенный смысл: случившееся легко, быстро забывается; все нипочем» (Федоров 1973,14).

Народный знахарский приговор, на который ссылаются историки фразеологии, действительно существует. Его описывает этнограф С. В. Максимов в числе прочих заговорных формул обмывания грудных младенцев. Когда ребенка мыли в бане, обязательно приговаривали:

«Вода б книзу, а сам бы ты кверху», а чтобы заговорить от злого глаза (сглаза), опрыскивали его водой, приговаривая: «С гуся вода, с лебедя вода, а с тебя, мое дитятко, вся худоба на пустой лес, на большую воду».

Описан этот приговор и известным русским языковедом В. И. Чернышевым, который приводит материал рукописного словаря Луканина, где сообщается, что такое заклятье бабушки-знахарки шепчут обычно над водой, кладут туда горящий уголек и окачивают ею больного ребенка.

Обряд обливания ребенка - лишь одно из ритуальных действ, связанных с суеверными представлениями о целительной, магической силе воды. Он перекликается с ритуалом обливания новокуп-ленной коровы или лошади при вводе ее во двор, изаестным на Украине, в Белоруссии и западных губерниях России. В народе дают разные объяснения такого обливания: в одних случаях - когда воду льют животному на лоб - это делается якобы для того, чтобы оно знало дорогу домой, в других - для исцеления. В последнем случае произносятся приговоры, напоминающие поговорку о гусе:

Как с тебя вода долой, так и худоба долой или Куда вода, туда и тоска.

Следовательно, народная мифология, на первый взгляд, подкрепляет версию о том, что сравнение как с гуся вода родилось из более пространной формулы-заклинания. Такой путь развития формы устойчивого сравнения как будто объясняет и его переносный смысл: человеку, которого уже в детстве заговорили от всех болезней, все нипочем, ему все - как с гуся вода. Пословицы, приговоры, басни, действительно, довольно часто «конденсируются» в поговорки - такое отсеивание деталей в цх развитии было еще в XIX в. ярко описано А. А. Потебней.

Тем не менее всегда существует и вероятность обратного развития - из поговорки, фразеологизма, образа - к более пространному контексту. Точный диагноз того или иного способа образования оборота помогает поставить лишь объективный анализ языковых фактов. Проверим, подтверждают ли они «знахарскую» историю русского сравнения.

Мы уже видели, что в качестве нашего выражения Б. А. Ларин, A. И. Федоров и В. И. Чернышев приводят две разные формулы заговора: Што с гуся вода - небыльные (небывалые) слова и С гуся вода, с лебедя вода, а с тебя, мое дитятко, худоба... Уже в словаре B. И. Даля можно найти и другие вариации зтого заговора: С нас беда, как с гуся вода; Лейся беда, как с гуся вода! С гуся вода, а с меня молодца небылые слова, В других источниках можно найти и другие варианты этой формулы: Как с гуся вода, с меня сухота (Буслаев 1854, 105); Как с гуся вода сбежало с того-то то-то (ППЗ, 126); Чужая слеза - каксгусявода(Михельсон 1912,1001) иг. п.

Многообразие вариантов поговорки о гусе, кстати сказать,заставляет ее толкователей высказывать противоречивые точки зрения на ее конкретный «формульный» источник. Некоторые возводят наше сравнение даже не к заговору, а к пословице Как с гуся вода, небывалые слова (Жуков 1980,160), что делает понимание ее исходного, прямого значения весьма неясным.

Если признать, что более пространные пословицы или приговор ры являются источником устойчивого сравнения, то возникает вопрос: а какая же именно пространная формула была первичной?

На этот вопрос можно ответить лишь предположением, что исходным было именно устойчивое сравнение, а все остальные формулы - его развернутыми вариантами, которые могли стать и заговорами, и пословицами, и более детализирующими фразеологизмами. Об этом, в частности, свидетельствует замена гуся синонимом гоголь 'утка семейства нырков' (ср. фразеологизм ходить гоголем), встречающаяся в говорах как в сравнительной конструкции: Как с гоголя вода, так со скотины худоба (СРНГ 6,263; Федоров 1980, 182), так и в заговорных текстах:

«С гоголя вода, с младенца Владимира худоба» (Бахтин 1982,477); «С гоголя вода, с каменя струя, с зайца снег, с рабой божией скатитесь, свалитеся с ясных очей, с черных бровей, со всех печеней, с кровяных макос уроки, прикосы,деины уговоры, ночныисположи...» (Дмитриева 1982,42).

Как видим, благодаря этой замене вариантность сравнения еще более расширяется.

Кстати, в XVIII в. в нашем литературном языке обороты как с гуся вода и как с гоголя вода еще конкурировали почти на равных (Палевская 1980,38):

«Трусицкий: Полно, дура, пустое-то врать, выложи себе эту нелепицу из головы: приданое у тебя, по милости моей, есть, рожицею ты вмазлива, ума и моего больше; обычай, и водой ие замутишь; добра человека бог даст, так прикроем Тебе голову да и как с гуся вода» (М. И. Веревкин. Точь-в-точь);
«Забыли то, как горевали, Ни в чем как будто не бывали; Прошло как с гоголя вода» (Н. П. Осипов. Виргилева Енейда, вывороченная на изнанку).

Во всех этих вариантах стабильным ядром является именно сравнение с гусем или гоголем. Это говорит в пользу того, что именно из этого ядра вырастали формулы-заклинания, а не наоборот. Самым же убедительным аргументом такого пути развития нашей заговорной формулы является целый ряд славянских устойчивых сравнений с аналогичным значением и формой: укр. як з гуски (з гуся) вода, як би на гуску воду лл'яв (диал.); бел. як з гусг вода; пол. jak z gęsi woda spłynie, zleci; кашуб, jakbe xtos na gąs vodąxienąl; чеш. co z husy voda, spadne z něho, co z husy déšť, sjede to po něm jako voda po huse. Эти устойчивые сравнения известны в славянских языках давно - например, чешские источники фиксируют их уже с XVI в. Характерно, что у славян этот фразеологический образ постоянно конкретизируется. В современной чешской повести Яромиры Коларовой «Чужие дети» (Прага, 1976), например, он развертывается так: «У Эмиля было много девушек, но ни одна из них не оставляла по себе долгого следа, легкие увлечения соскальзывали по нему, как капли воды по гусиным перьям» (дословный перевод). Этот славянский материал показывает, между прочим, что предположение И. Я. JIепешева о том, что белорусский оборот што з гусі вада - заимствование из русского языка, неверно. Этот оборот и у белорусов - исконный, пришедший из народной речи.

Известны такие сравнения и за пределами славянского мира. В европейских языках, например, их главным образным «героем» является ближайшая роственница гуся - утка: аигл. iťll offhim like water ofï a duck's back 'c него это сойдет как вода с утиной спины', фр. c'est comme la pluie sur le dos d'un canards 'это - как дождь на спине утки', (glisser) comme l'eau sur les plumes d'un canard 'скользить как вода по перьям утки'.

Этот конкретный образ, как видим, весьма близок к переносному значению русского оборота как с гуся вода. Данное сравнение, следовательно, было исходным уже потому, что образ, лежащий в его основе, был более известен славянам, чем знахарский заговор, не получивший распространения нигде, кроме русской территории. Образ гуся, с которого вода стекает, не смачивая оперения, пропитанного жировой смазкой, естествен и предельно конкретен. Он вошел и в другие русские пословицы, поговорки и загадки:

Гусь не намоется, утка не наполощется, кура не нашаркается; Как гусь, до воды жаден; Плавала, купалась, сухонькой осталась (утка); В воде купался, сухим остался.

Кстати, последняя загадка стала основой фразеологизма выйти сухим из воды и тоже первоначально относилась к гусю. Этот первичный образ мог обогащаться в отдельных славянских языках, мог разрастаться в пословицы или заговорные заклинанья.

Народные заклинания, между прочим, обычно и образуются на основе сравнений-символов. Развертывая этот символ, знахарь и ащ центирует то «целевое» благожелание, которое призвано помочь пациенту. Вот лишь несколько приговоров-сопоставлений таког рода: Как вербочка растет, так и ты расти! (пожелание здоровья и роста ребенку); Как яичко гладко и круто, так и лошадушка будь кругла и сыта! (пожелание-оберег лошади в Егорьев день), Как хмель любят добрые люди, так бы и меня любили! (девичья присушка перед умыванием в последний четверг перед Пасхой); Как сковородник от печки не отходит, так пусть бы и скотина oт двора не отходила! (оберег от потери скота) и т. п. (Соколова 1982, 16-17).

Входя в состав таких формул-заклинаний, народное сравнений могло постепенно измениться как функционально, так и ассоциативно. Эти формулы, повторяясь в определенной ситуации, часто порождали свои особые, мифологические, а потому и национально-специфичные ассоциации. Сравнение тем самым семантически обогащается, образность и экспрессивность его усложняется.

Русское выражение как с гуся вода и является одним из такого рода оборотов с усложненной и национально окрашенной семантикой. Возникнув на основе чисто материалистического, известного многим народам наблюдения о «непромокаемости» оперения гуся или утки, оно претерпело в составе заговорной формулы семантический сдвиг. Наш фразеологический гусь - уже не просто безразличный, равнодушный, невпечатлительный и легко отряхивающий неприятные ощущения человек, но еще и пройдоха и ловкач, «продувная бестия», которую еще в детстве заговорили от всех болезней и случайностей. Это представление, несмотря на свою этимологическую вторичносгь, обогатило древнее славянское сравнение о гусе и придало ему особый, «русский» (а точнее - восточнославянский) фразеологический колорит.