Сидорова коза значение фразеологизма
rss

Twitter Delicious Facebook Digg Stumbleupon Favorites

Кто хозяин сидоровой козы?

  • Я буду тебе табак тереть, продолжал он, - богу молиться, а если что, то секи меня как Сидорову козу.

А. П. Чехов. Ванька

Фразеологизмы с именем собственным привлекают к себе-особое внимание. И это не случайно: ведь имя собственное 0бычно конкретно, индивидуально, единично. А раз так, то за ним должен стоять какой-нибудь конкретный эпизод, история, действующим лицом которой может быть носитель такого имени. Истории, связанные с мифологическими, библейскими, историческими и литературными именами, вошедшими во фразеологию (сизифов труд, каинова печать, шапка Мономаха, потемкинские деревни), хорошо известны. Значит, какие-то легенды или анекдоты скрываются и за такими народными выражениями, как куда Макар телят не гонял, показать кузькину мать или драть как Сидорову козу. Какие же именно?


Отвечая на этот вопрос, нельзя не увидеть, что конкретные источники таких поговорок часто отсутствуют. «Можно было бы представить себе, что в русском фольклоре некогда бытовали произведения (скорее всего - сказки), действующими лицами которых были Макар и его телята, Сидор со своей козой, Кузька и его мать. Затем эти произведения оказались забыты и утрачены, а персонажи перекочевали в пословицы и поговорки» (Бедный Макар и др. 1968, 116-118).


Действительно, в тех случаях, когда русская фразеология отталкивается от какого-либо обычного, будничного имени (Андроны едут, валять ваньку, по Сеньке и шапка и т. п.), мы, как правило, не находим конкретного «исторического» рассказа, который бы объяснял происхождение оборота. Зато в изобилии встречаются пословицы и поговорки, по-разному использующие эти «простые» имена.


Немало таких пословиц и поговорок включает в себя и имя Сидор. С одной из них - На Сидора пока ни одна беда не пришла - связывал выражение драть как Сидорову козу известный историк русской фразеологии М. И. Михельсон. Правда, он делал это более чем осторожно, в форме риторического вопроса: «Нет ли тут связи с Сидоровой козой?» (Михельсон 1901-19021,405).


Осторожность М. И. Михельсона понятна: из пословицы мы узнаем, что с каким-то Сидором должны случиться неприятности, но кто он такой и при чем здесь его коза - так и остается неясным. Более того, при обращении к фольклорным источникам выясняется, что составитель поместил в сборнике эту пословицу в искаженном виде. В рукописном сборнике «Древних русских пословиц» XVIII в., опубликованном Е. Р. Романовым, например, она записана как На Сидора-попа ни одна беда не пришла. В несколько ином варианте, да еще с характерным «дополнением», подчеркивающим церковный сан Сидора, находим эту пословицу и в сборнике А. И. Богданова (1741 г.): На Сидора-попа не одна беда пришла: все церковь покрали, все в колокол... Именно о попе свидетельствует и другая пословица, известная уже в XVIII в.: У Сидора-попа не одна беда, а две: дочь пристроить да жену уберечь. Следовательно, пока вместо попа у М. И. Михельсона - либо описка, либо одно из речевых искажений этой пословицы - вариант, записанный автором.


О поповской «профессии» Сидора мы узнаём и из другой древней поговорки: И в Сидоре-попе правды нет (А. И. Богданов). В какой-то мере можно предположить, что именно о таком Сидоре-попе идет речь и в двух других поговорках, из сборников А. И. Богданова и Е. Р. Романова: Сидор пьет - черт челом бьет; Сидорова правда - киселем блины мазаны (ср. также Это Сидорова правда да Шемякин суд). Встречается имя Сидора и в Древней поговорке Феофан с толком, а Сидор с волокном (сборники П. Симони, Г. Г. Шаповалова), отраженной и в варианте Феофан с толокном, а Сидор с волокном (Сборник пословиц Петровской галереи, 1961, - ППЗ, 36).


Можно было бы привести немало подобных пословиц и поговорок из более поздних записей. Так, в словаре фразеологии народных говоров Сибири (ФСС, 168) находим поговорку «о беспричинной мелкой ссоре» - Сидор да Борис об одной дрались, лишний раз иллюстрирующую незадачливый характер Сидора. Такие пословицы и поговорки приводит Т. Н. Кондратьева, глубоко изучающая русскую фразеологию с именами собственными. Этот материал (выше мы приводили лишь наиболее древние записи оборотов, в основном не привлекавшиеся Т. Н. Кондратьевой) позволяет исследователю сделать следующий вывод о происхождении фразеологизма бить как Сидорову козу : поскольку в фольклорных источниках Сидор обычно характеризует «богатого, но скупого и мелочного человека», то в этом выражении «сказалось стремление мести Сидору: если он сам недосягаем, то пусть хоть его козе достанется основательно» (Кондратьева 1961,129).


Итак, загадка сидоровой козы как будто разгадана: выходит, она была «козлом отпущения» и расплачивалась за недобрый характер своего хозяина. Иное дело - загадка самого жестокосердного и недосягаемого для наказаний хозяина сидоровой козы. Разгадать ее до сих пор пытаются многие.


При раскопках в Новгороде в слое последней чертверти XIV в. обнаружили несколько берестяных грамот-посланий некоего Сидора своим приказчикам. Он пишет, что люди обязаны платить ему, Сидору, деньгами, лососями и... козьим пухом. На основе этого археолог В. Л. Янин заключает: «Ну вот, теперь мы с вами знаем, что означает выражение "драть как Сидорову козу" ! Крестьяне одной из принадлежавших нашему Сидору деревень разводили коз и все ценное, что можно было от них получить, отсылали Сидору в виде натурального оброка. Вот только рога и копыта оставляли себе. Но на этот счет существовала поговорка: "Козьи рога в мех нейдут"» (Янин 1965, 151).


Значит, хозяин знаменитой козы - конкретное историческое лицо, новгородский помещик, дравший со своих крепостных семь козьих шкур вместе с пухом?


Заманчиво, но слишком прямолинейно. Болгарский фразеолог профессор М. Леонидова называет версию В. Л. Янина «не лишенным остроумия предположением», отказывая ей в то же время в праве на истинность (Леонидова 1974,115).


Иную «профессиональную» принадлежность нашего Сидора устанавливает Т. Н. Кондратьева, отдавшая исследованию переносных значений русских имен собственных всю свою научную жизнь. Как ни странно, Сидором, по ее мнению, оказывается... дворник! Но не привычный для нас блюститель дворовых территорий, а дворник в старинном, древнерусском значении этого слова - слуга феодала с возложенными на него различными административными и воинскими обязанностями. Странного в этом древнем значении ничего нет, ибо такой дворник - прямой родственник дворянину, связанному с двором своего феодала: «Дворники дворянъ и дЪтей боярскихъ въ городі у казны и на башнЪ у вЪстоваго колокола днюють и ночують» - информации такого рода были характерны, например, для начала XVII в., когда дневать и ночевать означало 'нести круглосуточную караульную службу'.


Обороты Сидорова правда и Сидорова коза, по мнению Т. Н. Кондратьевой, связаны с родословной конкретно-исторических «дворников» Сидоровых - дьяков, тиунов, стряпчих и т. д., холопов князя великого (Московского или Рязанского) XV - XVI вв., которые были истреблены Иваном Грозным во время опричнины. Эти Сидоровы жестоко обирали народ, чинили над ними суд и расправу в своих конюшнях. Затем якобы переносно и любой жестокий человек, имевший власть и обиравший народ, мог получить кличку Сидор, например уже известный нам по древним пословицам поп, на которого навалились беды.


Выходит, сравнение с сидоровой козой - чисто русский оборот, отражающий жестокосердные нравы наших средневековых «дворников».


Не будем, однако, торопиться с выводами о «чисто русском» колорите этого выражения - ведь его отмечают и белорусские, и украинские словари: лупіць як сідараву козу, лупцювати як Сидорову козу. Причем было бы ошибкой думать, что в этих языках выражение заимствовано из русского. Уже в 1864 г., например, известный собиратель украинских пословиц и поговорок М. Номис записал в разных диалектах обороты о сидоровой козе, причем в своеобразных формах и значениях: обідрав (облупив, надув), як Сидорову козу; набився, як Сидорової кози.


За пределами восточнославянской языковой зоны выражение драть как Сидорову козу не встречается; Однако это еще не означает, что образ нашего выражения - чисто восточнославянский.


Некоторые лингвисты в поисках мифологических аналогий с сидоровой козой смело преодолевают огромные языковые и хронологические пространства. По мнению В. Н. Топорова, в частности, Сидор в этом выражении - «вырожденное продолжение Громовержца (ср. сидор-марья как обозначение гермафродита, возникшего, в частности, в результате брака брата и сестры, или иван-да-марья, название цветка, в который были обращены брат и сестра, вступившие в кровосмесительные отношения, а отчасти и Иванушку и Аленушку известной русской сказки), соотносимого в конечном счете с неудачной иерогамией первой пары - Громовержца и его жены» (Топоров 1983,97-98). В своей более ранней работе В. Н. Топоров относит выражение о козе не просто к Сидору, а к «Сидору Карповичу как вырожденной трансформации образа Громовержца-оплодотворителя и как травестированному в человеке образу козла» (Топоров 1978,429-430).


При анализе выражения забить козла я подробнее остановлюсь на невозможности подменять конкретно-исторический анализ фразеологизма мифолого-типологическими ассоциациями такого рода. Сейчас же ограничусь замечанием, что если бы зловредный Сидор действительно оказался гермафродитом - «вырожденным продолжением Громовержца», то его имя вписалось бы в историю не только русского, белорусского и украинского, но и других языков. Такого мы, однако, не наблюдаем.


До сих пор, выясняя происхождение этого оборота, мы практически сосредоточивались исключительно на имени Сидор, поскольку именно оно придает всему выражению индивидуальность, национальный колорит и какую-то, хотя и не вполне ясную, «сюжетность». Нельзя, однако, не видеть, что ядром этого устойчивого сравнения является все же не имя, а название животного. Посмотрим, насколько закономерно, что в этом обороте бьют именно козу, а не другое животное.


В русских народных говорах коза нередко ассоциируется с отрицательными свойствами характера, что отразилось во многих пословицах, поговорках и устойчивых сравнениях: Захочет сена коза - будет у воза; От прыткой козы ни забор, пи запор; Коню коза не ровень; к нему на вшивой козе не подъедешь; козия спесь; загниголовая коза 'бойкий, непослушный человек'; как коза мостится на кровле, как коза лепится, как брянская коза вверх смотрит и т. п. Не случайно козу в уфимских говорах называли шайтановой скотиной (Даль IV, 619): в такой характеристике отразились все отрицательные свойства этой «коровы бедных».


Именно за эти свойства козе и достаются жестокие побои. В славянских рказках, например, нередко можно найти эпизоды, где козу безжалостно «лечат дубиной» (Новиков 1974,229). Одна из общих восточнославянских угроз связана именно с козой: Отдам туда, где козам рога правят (Даль II, 131), укр. Послав туда, де козам роги правлять (Грінченко II, 264). Подобные угрозы можно найти и у западных славян. Так, в чешском языке уже в XVI в. употреблялось выражение dám, až kozà dí: řemen (букв, 'так дам, что даже коза скажет «ремень»'), а в современных говорах известен шутливый оборот kozího sena na zadek přikládat (букв, 'прикладывать козьеґо сена к задней части тела'),


Одним из таких выражений, известных как восточным, так и западным славянским языкам, было и устойчивое сравнение, в котором коза была объектом наказания. В польском это wyrychtował jak diabeł kozę или диал. wyfikoł jak dioboł koze (букв, 'избил, измолотил как дьявол козу'), в словацком языке, чешских и украинских (лемковских) говорах - drať (skopať) ako financ kozu, kopat jak financ kozu (букв, 'драть, колотить как сборщик налогов козу'), перевістияк фіпапс козу 'одурачить, обмануть'.


Весьма похожа на приведенные обороты поговорка северных соседей восточных и западных славян - латышей: pěrt ká каітщи âzi, dîràt (mizot) kà каітіци aži (букв, 'бить (драть, лупить) как соседскую козу').


Как видим, на фоне приведенных фразеологических параллелей русское выражение драть как Сидорову козу уже не кажется столь оригинальным. Все эти параллели объединяются общим исходным образом, тождественным фразеологическим (переносным) значением и аналогичной сравнительной конструкцией. Различие лишь во владельце козы либо в лице, которое эту козу избивает. Причем только в русском, украинском и белорусском языках это лицо называется именем собственным - Сидор, в других языках - именами нарицательными: сборщик налогов у славаков и чехов, дьявол - у поляков, сосед - у латышей.


Впрочем, имя владельца или карателя козы могло быть иным и в русской народной речи: на Смоленщине давно, например, записан оборот сечь (лупить) как Антонову козу, связываемый со святочной песней об Антоне и его козе, над которой издевается хозяин (Кондратьева 1983,24)1. В пермских говорах известно также сравнение лупить как козу бренскую, где бренская - видимо, брянская. Да и коза порою заменяется иным объектом битья: кар. бить как Сидорову бабу, Волгоград, драть как Сидорову кошку. Понятно, что такие вариации - это лишь вторичное перевоплощение распространенного оборота. Они, однако, показывают, что связь нашей козы с одним только поговорочным Сидором не столь уж жестка, как представляется на первый взгляд.


Эти факты, как кажется, позволяют реконструировать возможную историю русского оборота драть как Сидорову козу. Он возник на основе более древнего и потому более известного другим языкам устойчивого сравнения драть (лупить и т. д.) как козу. Об этом свидетельствуют как уже приведенные славянские и латышские обороты, так и то, что и в русских народных говорах (например, орловских) известно «простое» сравнение - бить (лупить) как козу. К тому же и в нашем, и в других языках немало сравнений, где избиваемое животное - не коза: рус. бить как свинью (XVIII в.), чеш. řezat koho jako capa (букв, 'стегать кого-л. как козла'), řezat koho jako Cikán kobylu (букв, 'стегать кого-л. как цыган кобылу') и т. п. Да и владелец животного обычно, как видим, не называется.


Значит, вначале была просто избиваемая кем-либо коза и потому возникновение нашего оборота вряд ли связано с каким-то конкретным рассказом (историей, сказкой, басней, анекдотом и т. п.) о каком-то конкретном Сидоре, которого столь настойчиво ищут этимологи. Гораздо важнее иное - что имя Сидор ко времени появления этого фразеологизма было ярко экспрессивным, окрашенным в отрицательные тона благодаря его употреблению в других пословицах и поговорках - о Сидоре-попе, о драчливом или скупом Сидоре и т. д. Оно как нельзя более подходило для расширения уже известной поговорки о козе. Как и в латышской фразеологии, в русских пословицах коза была животным, которое соседи колотили за потраву, ссорясь из-за этого друг с другом: Если хочешь с соседом поругаться - заводи козу. Фразеологическим символом такого соседа - соседа сварливого, всегда готового подраться и поругаться - и стал Сидор, уже зарекомендовавший себя отрицательно в других пословицах.


Такое расширение, «уточнение» древнего сравнения об избиваемой козе именем собственным сделало русское выражение более ярким, экспрессивным, колоритным. Однако ко времени включения этого имени в наше сравнение слово Сидор уже, по-видимому, потеряло признаки цмени собственного, перестало быть единичным. Оно превратилось в общую отрицательную характеристику сварливого и драчливого соседа - словом, стало именем нарицательным, как имена «действующих лиц» в чешской, словацкой, польской и латышкой поговорках.


Имя Сидор в нашем фразеологизме в прошлом веке последовательно писалось с прописной буквы. Современные источники (академические словари, фразеологический словарь под редакцией А. И. Молоткова) кодифицируют его написание со строчной буквы. Разумеется, это орфографическое изменение не строится на какой-нибудь версии о происхождении оборота - оно лишь отражает факт несоотнесенности слова Сидорова с конкретным именем собственным, факт превращения этого слова в имя нарицательное. Но и с точки зрения истории фразеологизма (если предложенное толкование верно) современное написание - это в какой-то мере восстановление «орфографической справедливости»: ведь имя Сидор и не было полноценным именем собственным в момент его включения в более древний сравнительный оборот.


Hé всех читателей, видимо, убедит такая точка зрения. После опубликования заметки о сидоровой козе (Мокиенко 1977) я получил письмо от одного из любителей этимологических экскурсов из архангельской глубинки, пенсионера А. П. Переседова: «С интересом прочел о Сидоровой козе. А вы не допускаете, что тут Сидором и не пахнет? Сидорова образовано из "се Дурова коза", т. е. или "вот глупая коза" из се - вот (церковно-славянское) или из диалектного то да сё. Это, вроде, и значило "это Дурова (дурная, глупая) коза". И этот фразеологический оборот значил: бить (сечь) как дурную (нашкодившую) козу. А в устной речи из "се Дурова" стало Сидорова - фонетически ведь так получается... Да и коза могла быть женщиной. Ведь в говорах коза - непослушная, упрямая, ловкая, озорная, с причудами женщина».


Можно было бы вступить в диспут с автором письма и показать фонетические и семантические трудности, разрушающие его остроумную этимологическую выдумку. Но я привел ее не для разительного ниспровержения, а для того, чтобы показать, сколь неожиданное число этимологических ассоциаций рождает фразеологизм, если нет строгого метода анализа языковых фактов.


Пусть читатель сам решает, какая из интерпретаций сидоровой козы убедительнее. Мои аргументы - перед ним.


« Открыть варежку
» Что висит на волоске?