Зачем стреляют в старых воробьев?

В употреблении нашего оборота о воробье наблюдается любопытная тенденция: старый воробей постепенно уступает место стреляному воробью. В XIX в. предпочтение отдавалось почти исключительно первому обороту, в современной литературе начинается экспансия второго:

«"Дело возможное!" - отвечает генерал холодно, явно показывая, что он старый воробей, которого никакими компромиссами не надуешь» (М. Салтыков-Щедрин. Невинные рассказы); «Позвольте, не делайте удивленного лица, вы отлично знаете, зачем я бываю здесь каждый день... Зачем и ради кого бываю, это вы отлично знаете. Хищница милая, не смотрите на меня так, я старый воробей...» (А. Чехов. Дядя Ваня); «Стреляный воробей этот полицейский! Такого на мякине не проведешь, - пояснил он причину своего смеха» (А. Сабуров. У друзей одна дорога); «Запомни! - строго сказал Чупров. - У тебя две дорожки: стать честным человеком или... Слышишь меня? Или под суд? Других дорог нет! И не надейся меня одурачить. Я стреляный воробей» (В. Тендряков. Падение Ивана Чупрова); «Но Водомеров, многие годы общавшийся с самыми разнообразными людьми, был стреляный воробей, и кажущийся оптимизм Петрунчикова не мог обмануть его. К тому же не раз он слышал от других, что Петрунчиков не чист душой» (Г. Марков. Соль земли); «Я мог определенно сказать, что не так давно... здесь побывали два или три человека (диверсанты), сидели, курили, закусывали. Причем это стреляные воробьи и весьма осторожные. На месте пребывания они не оставили ни клочка бумаги, ни окурка, ни следов пищи» (В. Богомолов. В августе сорок четвертого).

Разумеется, непроходимой границы между этими выражениями нет, это, как уже говорилось, - лишь тенденция разграничения. Показательно, однако, что конкуренция этих двух вариантов возможна даже в произведениях одного писателя - если он тяготеет и к классическому стилю прошлого, и к современности. Вот несколько выдержек из произведений К. Федина, относящегося именно к таким писателям:

« - Это не эксперт с вами закусывал? - Нет, мой личный друг. Мужчина образованный, антицерковный, знает по-древнелатински. В искусстве старый воробей, поскольку актер» (Необыкновенное лето); «"Да ведь он же поднадзорный!" - сказал ротмистр с упреком. - "Слышал. Однако полагал, что человек исправляется". - "Исправляется? - обрезал ротмистр начальственно. - Не слышал, чтобы такие тертые калачи, этакие стреляные воробьи исправлялись"» (Первые радости).

Причина такой тенденции в использовании поговорки о воробье в ее происхождении. Давно уже считается, что выражение возникло испытанным путем превращения пословицы в поговорку (Бабкин 1964, 28; Федоров 1964, 13; Жуков 1980, 377; Панина 1986, 17, и др.). Пословица имеет немало вариантов, но все они имеют в виду именно старого, а не стреляного воробья:

Причина такой тенденции в использовании поговорки о воробье в ее происхождении. Давно уже считается, что выражение возникло испытанным путем превращения пословицы в поговорку (Бабкин 1964, 28; Федоров 1964, 13; Жуков 1980, 377; Панина 1986, 17, и др.). Пословица имеет немало вариантов, но все они имеют в виду именно старого, а не стреляного воробья:

Старого воробья на мякине не проведешь; Старого воробья на мякине не обманешь; Не обманешь старого воробья на мякину; хочет старого воробья на мякине обмануть; хочет старого воробья над мякинами обмануть; Старого воробья на мякине не надуешь и т. п.

Некоторые из таких вариантов зафиксированы уже с XVII в.

Именно старого воробья, а не стреляного, мы встречаем и в пословицах на «мякинную» тему из соседних с русским языков - белорусского, украинского и польского: Старога верабя на мякіне не правядзеш; Старого воробця на полову не зловиш; Старого горобця па полові не обдуриш; Starego wróbla na plewy nie złapiesz (nie złowisz).

То, что у четырех славянских народов в пословицах о воробье фигурирует и мякина, свидетельствует о древности пословиц и подтверждает первичность пословицы по сравнению с поговоркой старый воробей. Связь воробья с мякиной естественна, ибо, по словам этнографа C.B. Максимова, эта птаха - «повадливый вор, вооруженный опытом и острым глазом, привыкший отличать хлебные скирды от мякинных ворохов». Воробьи обычно жмутся к людям в надежде поживиться: не случайно в Сибири до прихода туда русского земледельческого населения воробей был не известен. В народе к воробью отношение пренебрежительное и укоризненное: его именуют «проклятой птахой». С. В. Максимов объясняет и то, почему именно старый воробей стал мерилом опытности и изворотливости:

«Голодный молодой воробей на мякину, по неопытности, садет, - пишет он, - старый пролетит мимо. Старая крыса почти никогда не попадает в мышеловку. Редкий счастливец излавливал старого ворона или даже старую форель. "Старого моржа-казака не облукавишь", - уверяют архангельские поморы, промышляющие на Новой земле. Причина чрезвычайно прозрачна...» (Максимов 1955, 321).

Действительно, старость и опытность в народном сознании устойчиво связаны. Это отражено в пословицах и поговорках разных народов. Вот лишь несколько русских: Старый ворон мимо не каркнет, Старый ворон не каркнет даром, Старый конь борозды не портит и даже Старые дураки глупее молодых. Аналогичны и украинские: Вовк старий не лізе до ями, Старого лиса тяжко зловити, Старий віл борозни не зіпсує, Старий віл з борозни не зверне. Иногда сходство подобных пословиц в самых разных языках просто поражает. Например, русской пословице Старый конь борозды не портит почти полностью соответствуют англ. An old ох makes a straight furrow, фр. Vieux boeuf fait sillon droit, нем. Ein alter Ochs macht gerade Furchen, итал. Bue vecchio, solco diritto, исп. Buey viejo, surco derecho. Я сказал «почти полностью», поскольку вместо русского старого коня в этих языках - старый бык, а вместо «борозды не портит» - «делает прямую борозду». Но - как видим, эти различия весьма незначительны, ибо старое пахотное животное везде оказывается на высоте. Как и старая рыба, котсн рая, по французской пословице (точно соответствующей русской о старом воробье и мякине), слишком стара, чтобы попасться на приманку: C'est un trop vieux poisson pour mordre à l'apparat.

Действительно, старость и опытность в народном сознании устойчиво связаны. Это отражено в пословицах и поговорках разных народов. Вот лишь несколько русских: Старый ворон мимо не каркнет, Старый ворон не каркнет даром, Старый конь борозды не портит и даже Старые дураки глупее молодых. Аналогичны и украинские: Вовк старий не лізе до ями, Старого лиса тяжко зловити, Старий віл борозни не зіпсує, Старий віл з борозни не зверне. Иногда сходство подобных пословиц в самых разных языках просто поражает. Например, русской пословице Старый конь борозды не портит почти полностью соответствуют англ. An old ох makes a straight furrow, фр. Vieux boeuf fait sillon droit, нем. Ein alter Ochs macht gerade Furchen, итал. Bue vecchio, solco diritto, исп. Buey viejo, surco derecho. Я сказал «почти полностью», поскольку вместо русского старого коня в этих языках - старый бык, а вместо «борозды не портит» - «делает прямую борозду». Но - как видим, эти различия весьма незначительны, ибо старое пахотное животное везде оказывается на высоте. Как и старая рыба, котсн рая, по французской пословице (точно соответствующей русской о старом воробье и мякине), слишком стара, чтобы попасться на приманку: C'est un trop vieux poisson pour mordre à l'apparat.

Нужно заметить, что и образ старого воробья в некоторых вариантах способен отрываться от устойчивой связи с мякиной и переключаться в другие тематические сферы. Показательно, что самой старой фиксацией польской пословицы о воробье была пословица «Старого воробья в западню не поймаешь» (Starego wróbla na plewy nie złapiesz - 1838 п). Более 150 лет известны в польском языке и такие варианты этой пословицы, как «Старый воробей узнает любые силки издалека» (Stary wróbel każde sidło z daleka pozna), «Старого воробья силками не поймаешь» (Starego wróbla na sidła nie ułowi), «Старого воробья на овес не поймаешь» (Starego wróbla nie złapiesz na owies), «Старого воробья на муху не поймаешь» (Starego wróbla na muchą nie złapiesz - NKP III, 776-777).

Такие варианты свидетельствуют о том, что хотя поговорка о старом воробье и является результатом сжатия пословицы о воробье, которого не поймать на мякине, тем не менее ядром ее остается именно образ старого, опытного, не доверяющего никаким уловкам воробья. Не случайно и в неславянских языках его эквивалентом является «старая птица»: англ. old bird 'опытный и изощренный в уловках человек'. Кстати, А. В. Кунни это выражение возводит к пословице Old birds are not to be caught with chaff 'Старых птиц не ловят на мякину'. Эта английская параллель еще раз подтверждает верность возведения русского старого воробья к пословице о мякине.

Русский старый воробей и английская «старая птица» входят в длинную шеренгу старых животных, известных многим языкам именно как характеристики опытных людей, которых нелегко перехитрить: рус. старый волк, укр. старий вовк, болг. стар вълк, фр. vieux loup; рус. старая лиса, фр. vieux renard, норвеж. en gammel rev; нем. alter Hase 'старый заяц', исп. perro viejo 'старая собака' и болг. от стара коза яре 'ягненок от старой козы' - все это осколки универсальной интернациональной фразеологической модели. Модели, которая строится на весьма близких исходных образах. Характерно и то, что в соответствующих языках ко многим из этих поговорок легко отыскиваются и пословицы, проясняющие этот образ. Достаточно привести несколько болгарских пословиц, понятных каждому русскому читателю: Стар вълк в капан не влиза; Стара лисица в капан не влиза; Стар кон се на ход не учи.

Стрелянный воробей происхождение выражения

Итак, со старым воробьем все ясно.

Откуда же появился стреляный? Ведь на воробьев, как известно, никто не охотится - как на лис или волков: не случайно же у нас есть поговорка стрелять из пушек по воробьям - о сущей бессмыслице и непрактичной трате энергии.

На вопрос этот помогает ответить русская классика. Точнее - один из текстов Н. В. Гоголя:

«Какой-нибудь новичок не осмелился бы и подумать, чтобы можно было украсть у такого зоркого хозяина. Но приказчик его был обстрелянная птица, он знал, как нужно отвечать, а еще более, как нужно хозяйничать» (Н. Гоголь. Старосветские помещики).

Действительно, во времена Гоголя вместо стреляного воробья в качестве фразеологической характеристики опытного, бывалого человека были распространены иные выражения - стреляная птица, обстрелянная птица, обстрелянный волк, стреляный волк, стреляный зверь и т. п. Такие выражения употребляются и сейчас:

« - Я как-то письмецо ей подкатил... Не порть бумаги, говорит. Но это всегда так сначала бывает. Я в этих делах стреляная птица» (Н. Островский. Как закалялась сталь); « - Третий ушел, - сказал, точно повинился, Кулик. - Двоих профессор прищучил, а третий, который командиром у них был, ушел. Туман с реки пал, он и воспользовался. Стреляная, видно, птица...» (И. Березко. Дом учителя); «А ежели вы с приставом говорить стесняетесь, то это дело мне поручите Я зверь стреляный, меня не проведешь» (А. Перегудов. В те далекие годы).

Логика их понятна, ибо речь идет либо о «промысловой» дичи, либо о животных, опасных для человека и потому «достойных» выстрела: Не случайно, что и опытных, побывавших в боях и испытавших стрелы людей также называют стреляными и обстрелянными.

На этом фоне, конечно же, стреляный воробей - алогизм. Поэтому-то в XIX в. и было возможно лишь выражение старый воробей, тогда еще цепко привязанное к соответствующей пословице.

Любопытное свидетельство разграничения этих двух ассоциаций находим у А. С. Пушкина в рукописном тексте «Домика в Коломне», Здесь поэт противопоставляет обстрелянного волка именно молодому воробью:

Покамест можете принять меня За старого, обстрелянного волка Или за молодого воробья.

И здесь Пушкин, всегда внимательный к семантическим нюансам слова, «брюхом почуял» (как он любил выражаться) смысловое различие старого и стреляного волка и просто старого воробья. Воробья, в которого во времена Пушкина еще не стреляли фразеологической экспрессией. Любопытной перекличкой к этому ощущению смысловой оттеночносги нашего оборота является употребление оппозиции нестреляный воробей - стреляный сокол в воспоминаниях И. Эренбурга о M. Е. Кольцове:

«Однажды он [M. Е. Кольцов] мне признался: "Вы редчайшая разновидность нашей фауны - нестреляный воробей". В общем, он был прав - стреляным я стал позднее. Конечно, никто не причислит Михаила Ефимовича к воробьям, а поскольку он однажды завел разговор о птицах, я назову его стреляным соколом. Мы расстались весной 1938 года, а в декабре стреляного сокола не стало».

Итак, можно подвести итог истории о стреляном воробье.

Родившись в недрах пословицы, оборот старый воробей постепенно оторвался от нее как самостоятельная характеристика опытного, бывалого, изворотливого человека. Затем - благодаря общему образному стержню и тождеству значения - этот оборот перекрестился, контаминировался с рядом других выражений - стреляная птица, обстрелянная птица, стреляный волк стреляный зверь.

Это перекрещение было во многом облегчено тем, что в ряду этих выражений замена прилагательного стреляный на старый легко допускалась: старый волк - стреляный волк. В современном языке стреляный воробей таким образом стал лексическим вариантом первоначального старого воробья. И не просто стал, а потеснил его по употребительности благодаря особому заряду экспрессии, исходящему из алогичного образа.

Более того: не имея вначале «пословичной» основы, этот вариант в наши дни породил ту же пословицу о мякине и воробье, которая была известна прежде лишь с прилагательным старый. Мы не найдем такого варианта ни в одном из собраний наших народных пословиц. Но зато в современной печати ему даже отдается предпочтение:

«Руководители Черниговского и Киевского производственных объединений мясной промышленности решили взыскать деньги, высланные Пугачеву, его же методом. Они вернули его творения наложенным платежом. Ан не тут-то было! Стреляного воробья на мякине не проведешь. Пугачев категорически отказался получать посылки. Не для того трудился!» (Н. Чергинец. Вам посылка...)

Бумеранг вернулся. Вариант о стреляном воробье снова стал частью хорошо известной пословицы, тем самым обогатив ее новым образом старой, бывалой и уже обстрелянной птицы.