Какими вилами пишут по воде?
В одном из изданий книги польской афористики Яна Жабчица (первая публикация — 1616 г.) есть тематическая рубрика «Не познаемо». В ней помещены четыре поговорки: Путь на воде после лодки. //Птичье летание на воздухе. //Змия ползуща по камени. // Дева чистоту потерявшая (Симони 1899, 44-45).
Как видно из их переносного смысла, под «непознаемым» собиратель имеет в виду не то, что непознаваемо, а то, что не оставляет после себя следа, то, что неузнаваемо после совершения каких-либо действий. И след на воде от проплывшей лодки не случайно в этом ряду занял первое место: ничто так быстро не расплывается и не разглаживается, как линия, прочерченная по водной поверхности.
Не случайно поэтому писание по воде издавна у многих народов считалось заведомо бесполезным и ненужным делом. Выражения kath' hýdatos grápheis (греч.) и in aqua scribis (лат.) 'на воде пишешь' значили уже у древних греков и римлян — 'ты выполняешь заведомо бесполезную работу, переливаешь из пустого в порожнее'. Есть такие выражения и во многих современных славянских и неславянских языках: чеш. na vodé psát, пол. na wodzie pisać, иерхнелуж. na wodu napisać, с.-х. pisati po vodi, ит. scrivere su una pozza d'acqua (букв, 'писать на колодце с водой'), англ. write in (on) water и т. п. Именно поэтому оборот писать наводе, встречающийся у Софокла, Платона, Лукиана, Катулла, считают интернационализмом, калькой с греческого или латыни (Снегирев 1831 1,85; Тимошенко 1897, 42-43; Попов 1976, 25).
Такая точка зрения вполне приемлема, хотя в разных языках встречаются варианты нашего выражения, свидетельствующие не только о книжном, но и о речевом распространении и обогащении древнего образа. Бессмысленность какого-либо дела может характеризоваться, например, и писанием на песке (фр. être écrit sur le sable), на ветре, льде или снеге (пол. pisać na wietrze, pisać na ledzie, pisać na śniegu) и другом непригодном для долговременного хранения информации материале.
Немало таких вариантов обусловлено и попытками экспрессивной конкретизации орудия писания. В одном лишь польском языке записаны такие варианты, как palcem na wodzie pisano 'пальцем на воде писано', pisanymi gałązką na wodzie 'веточками писано на воде', na wodzie patykiem pisane 'палкой на воде писано' и даже prątkiem na piasku pisane 'прутиком на песке написано' (NKPII, 940).
Известны подобные варианты и русскому языку. В стихотворном собрании пословиц середины прошлого века, например, встречаем вариант о писании пальцем по воде:
Иному твердить о душевном вреде,
Что пальцем писать на воде:
И ухом себе не ведет,
Пока его в крюк не согнет.
(НРП 2, ч. II, 75-76)
Записаны в народной речи и такие обороты, как сорока на воде хвостом писала (Михельсон 1912, 830), пишет, как черт шестом по Неглинной (улица и речка в Москве) (ДП, 420; Даль IV, 598) или писал Марка (Макарка) своим огарком (Даль II, 572).(Ср. «утешительное» обращение одной старушки к своему петуху в деревне Симоняты Псковской области: «Петенька, твая смерть ешіію мелом писана», т. е. неизвестно, когда настанет.)
Выражение вилами на воде написано — один из таких вариантов. Он, пожалуй, имеет наиболее широкое распространение и употребление, ибо известен не только русскому, но и белорусскому, украинскому и польскому языкам: вілами на вадзе пісана, вилами по воді написане, to jeszcze widłami pisano. Характерно, что в диалектах оно может употребляться и в форме сравнения—как в лем- ковских говорах украинского языка: як би вилами по воді написане було.
Если по поводу писания на воде у историков фразеологии практически нет разногласий, то вариант о писании вилами—предмет ожесточенной дискуссии.
Гидромантия—гадание по воде—действительно, была популярна и у восточных народов, и у славян. Свидетельством ее является, в частности, выражение как в воду глядел, связанное именно с предсказанием будущего по воде. Однако у славян, в отличие от персов, пока еще не зафиксировано такого гадания гидромантии, которое основано на бросании камней в воду и узнавании будущего по кругам. Более того, польские и русские варианты выражения писать на воде ясно показывают, что в творительном падеже в них стоит существительное, обозначающее отнюдь не форму начертания каких-либо знаков, а орудие письма: палец, веточку, палочку, шест, огарок и даже сорочий хвост. Это, следовательно,—то, чем «творят» написанное, а не то, что начертано на воде.
Известна и вторая гипотеза, объясняющая наше выражение на мифологической основе. Отталкиваясь от суеверного языческого оберега, заговора от хозяина водной стихии водяного, ее пытается отстоять Ю. А. Гвоздарев. Крестьяне предохранялись от «баловства» водяного тем, что чертили во время заговора крест ножом с косой, которые являются символами Перуна—верховного языческого божества. Писание вилами по воде, по предположению сторонника этой гипотезы, соотносится именно с этим суеверием и порожденным им обычаем. Значение же фразеологизма—'сомнительно, неясно', 'неизвестно еще, когда и как что-либо произойдет'—развилось как результат скептической народной оценки таких заклинаний, не помогавших делу (Гвоздарев 1982,27).
Здесь, в отличие от первой версии, налицо известность суеверного ритуала именно в России. Достаточно рельефно проступают и детали писания ножом и косой по воде. Эти детали, однако, и помогают опровергнуть версию о связи заговора с историей нашего оборота. Ведь обращение к нему не имело целью узнать свое будущее. Наоборот, с помощью такой магической операции заговаривающие стремились запугать водяного, отпугнуть его святым крестом (ср. бояться как черт ладана и диалектное, известное также во многих языках, — бояться как черт креста или как черт святой (крещенной) воды). Так же как и очерчивание, осенение головы крестом (ср. очертя голову), эта магическай операция предохраняла от нечистой силы достаточно долго и устойчиво. Вот почему уже при такой гипотезе наше выражение никак не могло получить ассоциации с чем-либо весьма недолговечным, быстро исчезающим. Кроме того—еще один, чисто мифологический контраргумент: вилы, по мифотворческой символике, в какой-то степени противопоставлены ножу и косе, они—орудие дьявола, поскольку напоминают один из его атрибутов—рога. Использовать их как оберег от нечистой силы поэтому, с точки зрения народного суеверного сознания, было бы «противоязычно».
Наконец, существует и третье объяснение оборота о писании вилами по воде. Авторы его исходят из материалистической реальности первичного образа—не оставлять следов на воде, если пишешь по ней вилами (Фелицына, Прохоров 1979,107; 1988,115; Ивченко 1987). А. А. Ивченко весьма основательно доказывает истинность такого прочтения оборота, приводит много языковых аргументов и критически оценивает версии предшественников.
Пожалуй, третья гипотеза и является самой убедительной. Необходимо лишь отметить, что все-таки какой-то элемент мифологичности, интуитивно ощущаемый сторонниками первой и второй версий, в значении оборота присутствует. Это, правда, судя по употреблениям фразеологизма, не столько суеверие, сколько издевка над ним:
"Какой повелительный тон! Сейчас видно, что говорит будущая знаменитость", — подшучивал Антопин. "Это еще на воде вилами писано, буду ли я знаменитостью"» (П. Невежин. Тихий приют); «"Какой вы части? Где стоите?",— "Партизанской части, известно. Стоим сейчас на разъезде, а где завтра будем, про то вилами на воде писано"» (К. Седых. Отчий край); «Это еще вилами на воде писано, спасем ли мы собор» (Н. Рыленков. На старой смоленской дороге); «Но даже это обещание, как говорится, вилами на воде писано» (Правда, 1982, 19 сент.).
Этот иронический оттенок весьма устойчив. Он характеризовал и исконный вариант нашего оборота уже в XVIII в.:
Смотри ж и ты, Светильник ясной! Не проведи нас на бобах; И ложной радостью напрасной Не тешь нас на пустых словах. Чтоб были все твои ответы И все Сивиллины советы Написаны не на воде.
(Н. П. Осипов.Вергилева Енейда, вывороченная на изнанку)
Приведенный отрывок весьма примечателен. От него тянутся нити и к античным греко-латинским параллелям о писании по воде как о бесцельном времяпрепровождении, и к собственно русскому, народному переосмыслению его как очень ненадежного прогноза на будущее. Мифологический элемент предреченности в тексте «Енейды...» Н. Осипова подчеркнут и русским фразеологизмом провести на бобах (первоначально связанным с гаданием), и упоминанием легендарной прорицательницы античности Сивиллы (Сибиллы).
Значит, все-таки наше выражение связано с гидромантией?
Пожалуй, все-таки — нет. Оно ассоциативно привязано к иному способу прогноза будущего—его предначертанием, написанием на чем-либо долговечном и надежном. Вот целая серия итальянских выражений, ведущих свое начало из глубокой античности: е scritto in cielo 'написано в небе', е scritto nei fati 'написано на судьбе', е scrito nel libro del destino 'написано в книге судьбы'. А вот и несколько французских: être écrit au ciel 'быть написанным на небе', c'est écrit 'это написано'. Смысл их — тот же, что и у русского выражения на роду написано у кого-либо. На роду — это как бы на «родовой книге судьбы», на родовом «фатуме» или, говоря по-современному,—на нашем генетическом коде.
Написанное же на воде—в отличие от неумолимо надежной и долговечной «родовой» записи—зыбко, непостоянно и потому недостоверно, сомнительно. Уже сам материал для записи будущего дает повод для скепсиса. А если к тому же эта запись сделана столь громоздким и неприспособленным для писания орудием, как вилы, то веры такому прорицанию и предначертанию вообще нет.
» На каких бобах нас оставляют?